Doctor Limonoff: диагноз двадцатый. Несмелый диктатор

Doctor Limonoff: диагноз двадцатый. Несмелый диктатор

Путин выступил.

Он прошел своей характерной походкой, правая рука прижата к бедру, левая энергично гребет, помогая ему нести тело, через просторную сцену просторного зала. По-моему, он намеренно стилизует свою походку, утрирует ее, наслушавшись приятных сравнений с образом дореволюционного офицера, придерживающего саблю. Прошел под аплодисменты присутствовавшей тысячи с лишним журналистов, как популярный, хотя и не всеми любимый актер. Актер, которого не минуешь бесстрастно. Уселся за светлый стол, стилизованный под срезанную половину шестиугольника, и оттараторил свои четыре с лишним часа. Оттараторил бодро, доказывая, что он живее всех живых, что не скрючен болезнью. На вопрос о здоровье отвечал с едкой мальчишеской улыбкой, с вызовом нам всем: «Не дождетесь!» (Самые молодые в зале, конечно же, дождутся, рано или поздно...)

Журналистский зал производил странное впечатление. И зрительно, потому что журналисты с самодельными неряшливыми плакатиками выглядели как некогда разноплемённые торговцы на почившем в бозе вещевом рынке в Измайлове. Плакатики, я понимаю, призваны были обратить его внимание. Они зазывали его к себе. И обилием агрессии. Как на Киркорова журналисты в свое время наезжали яростно и массово, мстя за региональную коллегу в розовой кофточке, обиженную им, – вы еще помните? – так и на Путина навалились аж с восемью вопросами из шестидесяти двух по принятию Государственной думой закона  имени убиенного в США русского ребенка Димы Яковлева.

Он сказал, что он не читал еще «закон Димы Яковлева». По-моему мнению, он сказал неправду. Не только читал, нo, вероятнее всего, составлял или участвовал в составлении формулировок этого закона и уже принял решение по этому закону. Но он намеренно отказался здесь и сейчас, в зале, смотря в лица журналистам, сказать им прямо, он проявил несмелость. Я бы на его месте брякнул прямо: «Читал, подпишу. Наши дети – наше национальное богатство. Нет усыновлению русских детей иностранцами». При всем его авторитаризме он предпочитает подписать закон, вызвавший истерию столичной интеллигенции в тиши своего кабинета, в одиночестве. И поставить общество перед уже свершившимся фактом. А огласить сейчас и сразу не осмеливается. Он потерял личное мужество?

В сравнении с прошлыми его подобными пресс-конференциями поразительна небывалой силы агрессия зала. Раньше журналистская агрессия прорывалась лишь изредка и не была такой массовой. И такой открытой. На этой же некоторые вопросы были просто разбойными словесными нападениями, – например, злая прокурорская по сути своей филлипика журналиста Los Angeles Times с русской фамилией. Травоядные вопросы вроде того «Как ваши детки, и где они?», или приглашение выпить грузинского вина у одного из журналистов в гостиничном номере, или приглашение порыбачить в Астрахани тоже были, но они терялись в море общей нахмуренной агрессии. Агрессия же безошибочно свидетельствовала, что настроение общества изменилось. Что общество стало ему враждебным.

Четыре с лишним часа пинг-понга с залом. Резюмировать увиденное и услышанное можно так.

• Его уже не боятся. Исчезла почтительная робость прошлых пресс-конференций. Невидимый колпак, аура неприкосновенности над ним почти полностью разрушена.
• Он понимает, что его уже не боятся.
• Он принимает такое положение вещей.
• Он пренебрегает таким положением вещей. Пренебрегает журналистской агрессией, выражающей агрессию общества по отношению к нему. Он делает вид, что все ОК.
• Он не имеет смелости бросить журналистам в лицо: «Все будет продолжаться делаться в стране по-моему!»
• Он будет продолжать заставлять страну жить в прежнем режиме. Но будет притворяться, что хочет разговаривать и объяснять.
• Страх перед ним исчез.
• Напротив, у него образовался страх перед публичным высказыванием своих истинных намерений.

Несмелая взятка общественному мнению.Уже после пресс-конференции, в середине дня, журналист «Интерфакса» спросил меня по телефону, считаю ли я президента Путина авторитарным лидером. Да, считаю авторитарным, ответил я. Он не хочет, чтобы его режим считали авторитарным. Но хочет оставаться авторитарным. Несмелый диктатор. В день его пресс-конференции президиум Московского городского суда принял решение снизить срок М. Ходорковскому и П. Лебедеву до 11 лет.